Читать в сокращении история болезни. История болезни

ВОРОНЕЖ

МОУ СОШ №60

РАЙОННЫЙ КОНКУРС

ШТЭМ

СПЕКТАКЛЬ

ТЕАТРАЛЬНОЙ СТУДИИ

«АССОРТИ»

МИНИАТЮРА

по рассказу Михаила Зощенко

«История болезни»

(к 115-летию со дня рождения М. Зощенко)

РУКОВОДИТЕЛЬ МАНУКОВСКАЯ Т. А.

ВОРОНЕЖ

2009 год

Действующие лица и исполнители:

Главный герой - Юрканов Владислав

Фельдшер - Латынин Святослав

Медсестры - Исакова Татьяна

Попова Виктория

Больные - Плешков Илья

Гвоздков Влад

Дверцов Алексей

Вардумян Артем

Жена главного героя - Синякова Валентина

Санитары - Хатунцев Александр

Смерть - Вардумян Артем

2 санитара вносят на носилках больного и вываливают посреди сцены.

Главный герой: (Обращаясь к зрителям) Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома.

Конечно, слов нет, в больнице, может быть, светлей и культурней. И калорийность пищи, может

быть, у них более предусмотрена. Но, как говорится, дома и солома едома.

А в больницу меня привезли с брюшным тифом. Домашние думали этим облегчить мои неимоверные страдания. Но только этим они не достигли цели, поскольку мне попалась какая-то (озирается с испугом) особенная больница, где мне не всё понравилось. (Подходит к ширме с надписью. Читает.)

(возмущенно) Всё-таки только больного привезли, и вдруг он читает на стене плакат: «Выдача трупов от 3-х до 4-х». (из-за ширмы выглядывает смерть с косой)

Не знаю, как другие больные, но я прямо закачался на ногах, когда прочёл это воззвание. Главное, у меня высокая температура, и вообще жизнь, может быть, еле теплится в моём организме, может быть, она на волоске висит - и вдруг приходится читать такие слова.

(Мимо проходит доктор. Герой его останавливает)

Главный герой: (возмущенно) Что вы, товарищ фельдшер, такие пошлые надписи вывешиваете?

Всё-таки больным не доставляет интереса это читать!

Фельдшер: (с молоточком – стучит больному по коленкам, потом заглядывает герою в рот, светит фонариком. Качает головой, искренне удивляется и обращается в зал) Глядите: больной, и еле он ходит, и чуть у него пар изо рту не идёт от жара, а тоже наводит на всё самокритику!

(обращаясь к главному герою) Если вы поправитесь, что вряд ли, тогда и критикуйте, а не то мы действительно от трёх до четырёх выдадим вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать! (показывая на вывеску, уходит)

Главный герой: (вдогонку, грозя кулаком) Вот погоди, медицинская трубка, я поправлюсь, так ты мне ответишь за своё нахальство. Разве можно больным такие речи слушать? Это морально подкашивает их силы! (хватается за голову, живот, еле стоит, шатается)

Медсестра: (сухо, без участия) Пойдёмте, больной, на обмывочный пункт.

Главный герой: (возмущенно) Лучше бы,- говорю,- называли не обмывочный пункт, а ванна. Это красивей и возвышает больного. И я не лошадь, чтоб меня обмывать.

Медсестра: Даром что больной, а тоже замечает всякие тонкости. Наверно, вы не выздоровеете,

что во всё нос суёте.

(Они подходят к ванне, где сидит кто-то)

Главный герой : (начинает раздеваться, но тут замечает вдруг старуху и кричит возмущенно) Куда же вы меня, собаки, привели - в дамскую ванну? Тут уже кто-то купается!

Медсестра: Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на неё не обращайте внимания. У неё высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь без смущения. А тем временем мы старуху из ванны вынем и набуравим вам свежей воды.

Главный герой : (возмущенно) Старуха не реагирует, но я, может быть, ещё реагирую. И мне определённо неприятно видеть то, что там у вас плавает в ванне.

Фельдшер: (обращаясь в зал) Я первый раз вижу такого привередливого больного. И то ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо. Умирающая старуха купается, и то он претензию выражает. А у неё, может быть, около сорока температура, и она ничего в расчёт не принимает и всё видит как сквозь сито. И, уж во всяком случае, ваш вид (критически смотрит на главного героя…пауза) не задержит её в этом мире лишних пять минут. (пауза. Обращается в зал) Нет, я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере, тогда им всё по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания.

Старуха: (грозя палкой) Вынимайте меня из воды, или я сама сейчас выйду и всех тут вас распатроню!

(старуху вынимают, главный герой залезает в ванну. Ему приносят комплект белья. Он одевается и выходит из ванны)

Главный герой : (обращаясь в зал, показывая на свое бельё)

Я сначала думал, что они нарочно от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке, но потом я увидел, что у них это - нормальное явление. У них маленькие больные, как правило, были в больших рубахах, а большие - в маленьких.

И даже мой комплект оказался лучше, чем другие. На моей рубахе больничное клеймо стояло на рукаве и не портило общего вида, а на других больных (показывает на больных) клейма стояли у кого на спине, а у кого на груди, и это морально унижало человеческое достоинство.

(Медсестра отводит главного героя в палату.

Главный герой: (осматривает больных и удивленно обращается к медсестре) Может быть, я попал в больницу для душевнобольных, так вы так и скажите. Я каждый год в больницах лежу и никогда ничего подобного не видел. Всюду тишина и порядок, а у вас что базар.

Медсестра: (резко) Может быть, вас прикажете положить в отдельную палату и приставить к вам часового, чтобы он от вас мух и блох отгонял?

(Входит фельдшер, герой пугается и пятится, натыкаясь на шприц в руках медсестры, падает на пол. Все остальные равнодушно отворачиваются и уходят).

Главный герой: (поднимает голову и обращается к зрителям) Только очнулся я, наверно, так думаю, дня через три.

Медсестра: (удивленно, всплеснув руками) Ну, у вас прямо двужильный организм! Вы сквозь все испытания прошли. И даже мы вас случайно положили около открытого окна, и то вы неожиданно стали поправляться. И теперь, если вы не заразитесь от своих соседних больных, то вас можно будет чистосердечно поздравить с выздоровлением!

Главный герой: (обращается к зрителям) Однако организм мой не поддался больше болезням, и только я единственно перед самым выходом захворал детским заболеванием - коклюшем.

Медсестра: (беспечно) Наверно, вы подхватили заразу из соседнего флигеля. Там у нас детское отделение. И вы, наверно, неосторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребёнок. Вот через это вы и прихворнули.

Главный герой: (обращается к зрителям) В общем, вскоре организм взял своё, и я снова стал поправляться. Вскоре они меня выписали, и я вернулся домой.

Жена главного героя: (на голове - бигуди , в домашнем халате, держит кастрюлю)

Знаешь, Петя, неделю назад мы думали, что ты отправился в загробный мир, поскольку из больницы пришло извещение, в котором говорится: «По получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа». Я побежала в больницу, там извинились за ошибку, которая у них произошла в бухгалтерии . Это у них скончался кто-то, а они почему-то подумали на тебя.

Главный герой: Хотя я к тому времени был здоров, меня на нервной почве закидало прыщами. В общем, мне почему-то стало неприятно от этого происшествия, и я хотел побежать в больницу, чтоб с кем-нибудь там побраниться, но как вспомнил, ЧТО у них там бывает, так, знаете, и не пошёл. И теперь хвораю дома…

(жена обвязывает шею героя шарфом и ласково обнимает его).

Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома. Конечно, слов нет, в больнице, может быть, светлей и культурней. И калорийность пищи, может быть, у них более предусмотрена. Но, как говорится, дома и солома едома. А в больницу меня привезли с брюшным тифом. Домашние думали этим облегчить мои неимоверные страдания. Но только этим они не достигли цели, поскольку мне попалась какая-то особенная больница, где мне не всё понравилось. Всё-таки только больного привезли, записывают его в книгу, и вдруг он читает на стене плакат: «Выдача трупов от 3-х до 4-х». Не знаю, как другие больные, но я прямо закачался на ногах, когда прочёл это воззвание. Главное, у меня высокая температура, и вообще жизнь, может быть, еле теплится в моём организме, может быть, она на волоске висит - и вдруг приходится читать такие слова. Я сказал мужчине, который меня записывал: - Что вы,- говорю,- товарищ фельдшер, такие пошлые надписи вывешиваете? Всё-таки,- говорю,- больным не доставляет интереса это читать. Фельдшер, или, как там его,- лекпом, удивился, что я ему так сказал, и говорит: - Глядите: больной, и еле он ходит, и чуть у него пар изо рту не идёт от жара, а тоже,- говорит,- наводит на всё самокритику. Если,- говорит,- вы поправитесь, что вряд ли, тогда и критикуйте, а не то мы действительно от трёх до четырёх выдадим вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать. Хотел я с этим лекпомом схлестнуться, но поскольку у меня была высокая температура, 39 и 8, то я с ним спорить не стал. Я только ему сказал: - Вот погоди, медицинская трубка, я поправлюсь, так ты мне ответишь за своё нахальство. Разве,- говорю,- можно больным такие речи слушать? Это,- говорю,- морально подкашивает их силы. Фельдшер удивился, что тяжелобольной так свободно с ним объясняется, и сразу замял разговор. И тут сестричка подскочила. - Пойдёмте,- говорит,- больной, на обмывочный пункт. Но от этих слов меня тоже передернуло. - Лучше бы,- говорю,- называли не обмывочный пункт, а ванна. Это,- говорю,- красивей и возвышает больного. И я,- говорю,- не лошадь, чтоб меня обмывать. Медсестра говорит: - Даром что больной, а тоже,- говорит,- замечает всякие тонкости. Наверно,- говорит,- вы не выздоровеете, что во всё нос суёте. Тут она привела меня в ванну и велела раздеваться. И вот я стал раздеваться и вдруг вижу, что в ванне над водой уже торчит какая-то голова. И вдруг вижу, что это как будто старуха в ванне сидит, наверно, из больных. Я говорю сестре: - Куда же вы меня, собаки, привели - в дамскую ванну? Тут,- говорю,- уже кто-то купается. Сестра говорит: - Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на неё не обращайте внимания. У неё высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь без смущения. А тем временем мы старуху из ванны вынем и набуровим вам свежей воды. Я говорю: - Старуха не реагирует, но я, может быть, ещё реагирую. И мне,- говорю,- определённо неприятно видеть то, что там у вас плавает в ванне. Вдруг снова приходит лекпом. - Я,- говорит,- первый раз вижу такого привередливого больного. И то ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо. Умирающая старуха купается, и то он претензию выражает. А у неё, может быть, около сорока температура, и она ничего в расчёт не принимает и всё видит как сквозь сито. И, уж во всяком случае, ваш вид не задержит её в этом мире лишних пять минут. Нет,- говорит,- я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере тогда им всё по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания. Тут купающаяся старуха подаёт голос: - Вынимайте,- говорит,- меня из воды, или,- говорит,- я сама сейчас выйду и всех тут вас распатроню. Тут они занялись старухой и мне велели раздеваться. И пока я раздевался, они моментально напустили горячей воды и велели мне туда сесть. И, зная мой характер, они уже не стали спорить со мной и старались во всём поддакивать. Только после купанья они дали мне огромное, не по моему росту, бельё. Я думал, что они нарочно от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке, но потом я увидел, что у них это - нормальное явление. У них маленькие больные, как правило, были в больших рубахах, а большие - в маленьких. И даже мой комплект оказался лучше, чем другие. На моей рубахе больничное клеймо стояло на рукаве и не портило общего вида, а на других больных клейма стояли у кого на спине, а у кого на груди, и это морально унижало человеческое достоинство. Но поскольку у меня температура всё больше повышалась, то я и не стал об этих предметах спорить. А положили меня в небольшую палату, где лежало около тридцати разного сорта больных. И некоторые, видать, были тяжелобольные. А некоторые, наоборот, поправлялись. Некоторые свистели. Другие играли в пешки. Третьи шлялись по палатам и по складам читали, чего написано над изголовьем. Я говорю сестрице: - Может быть, я попал в больницу для душевнобольных, так вы так и скажите. Я,- говорю,- каждый год в больницах лежу и никогда ничего подобного не видел. Всюду тишина и порядок, а у вас что базар. Та говорит: - Может быть, вас прикажете положить в отдельную палату и приставить к вам часового, чтобы он от вас мух и блох отгонял? Я поднял крик, чтоб пришёл главный врач, но вместо него вдруг пришёл этот самый фельдшер. А я был в ослабленном состоянии. И при виде его я окончательно потерял своё сознание. Только очнулся я, наверно, так думаю, дня через три. Сестричка говорит мне: - Ну,- говорит,- у вас прямо двужильный организм. Вы,- говорит,- сквозь все испытания прошли. И даже мы вас случайно положили около открытого окна, и то вы неожиданно стали поправляться. И теперь,- говорит,- если вы не заразитесь от своих соседних больных, то,- говорит,- вас можно будет чистосердечно поздравить с выздоровлением. Однако организм мой не поддался больше болезням, и только я единственно перед самым выходом захворал детским заболеванием - коклюшем. Сестричка говорит: - Наверно, вы подхватили заразу из соседнего флигеля. Там у нас детское отделение. И вы, наверно, неосторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребёнок. Вот через это вы и прихворнули. В общем, вскоре организм взял своё, и я снова стал поправляться. Но когда дело дошло до выписки, то я и тут, как говорится, настрадался и снова захворал, на этот раз нервным заболеванием. У меня на нервной почве на коже пошли мелкие прыщики вроде сыпи. И врач сказал: «Перестаньте нервничать, и это у вас со временем пройдёт». А я нервничал просто потому, что они меня не выписывали. То они забывали, то у них чего-то не было, то кто-то не пришёл и нельзя было отметить. То, наконец, у них началось движение жён больных, и весь персонал с ног сбился. Фельдшер говорит: - У нас такое переполнение, что мы прямо не поспеваем больных выписывать. Вдобавок у вас только восемь дней перебор, и то вы поднимаете тарарам. А у нас тут некоторые выздоровевшие по три недели не выписываются, и то они терпят. Но вскоре они меня выписали, и я вернулся домой. Супруга говорит: - Знаешь, Петя, неделю назад мы думали, что ты отправился в загробный мир, поскольку из больницы пришло извещение, в котором говорится: «По получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа». Оказывается, моя супруга побежала в больницу, но там извинились за ошибку, которая у них произошла в бухгалтерии. Это у них скончался кто-то, а они почему-то подумали на меня. Хотя я к тому времени был здоров, и только меня на нервной почве закидало прыщами. В общем, мне почему-то стало неприятно от этого происшествия, и я хотел побежать в больницу, чтоб с кем-нибудь там побраниться, но как вспомнил, что у них там бывает, так, знаете, и не пошёл. И теперь хвораю дома.

Творчество Зощенко - явление достаточно самобытное в русской литературе советского периода. У писателя был свой собственный взгляд на процессы, характерные для того времени, в котором он жил. Автор вывел в сатирическом описании целую галерею персонажей, которые впоследствии породили нарицательное определение "зощенковский герой".

Персонажи автора

Своих персонажей Зощенко иллюстрировал всегда с юмором. Произведения писателя понятны и доступны простым читателям, и прежде всего потому, что их герои являют собой обычных людей того времени, простых обывателей. Так, к примеру, в рассказе "Баня" персонаж несколько рассеян, неуклюж, явно небогат. В произведении иллюстрируется ситуация, когда главный герой потерял свой номерок и предлагает поискать его "по приметам", предлагая веревку от номерка, после чего описывает потрепанное, старое пальтишко с оторванным карманом и одной пуговицей. Автор в этом рассказе показывает комичность ситуации именно через иллюстрируемый образ. Да и все произведения писателя посвящены именно таким случаям.

Комическая проза как новый художественный инструмент

Следует отметить, что Зощенко стоял у самых истоков сатирико-юмористической русской прозы. Именно он создал оригинальную комическую новеллу, ставшую продолжением традиций раннего Чехова, Лескова и Гоголя в новых исторических обстоятельствах. В итоге ему удалось сформировать свой собственный, абсолютно неповторимый художественный стиль. Порядка сорока лет посвятил русской прозе "История болезни", "Баня", прочие рассказы и фельетоны стали классикой сатирического жанра того времени. На пути своего творчества сам автор отмечает, что постепенно лишает свои рассказы утрирования, подчеркивая, что когда в обществе будут говорить абсолютно изысканно, он от века не отстанет.

Структурная перестройка произведений автора

Следует отметить, что отказ от сказа не являлся просто формальным актом. Это событие повлекло за собой структурную перестройку новелл Зощенко. Изменению подверглась стилистика, сюжетные композиционные принципы. Также широко вводится психологический анализ. "История болезни" Зощенко - одно из таких "обновленных произведений". На примере этого и многих других "свежих" повествований можно отметить, что даже внешне произведения становятся иными - их объем стал больше прежних в два, а то и три раза. Нередко автор как бы возвращается к своему раннему опыту. Но теперь это уже более зрелый подход, качественно новое отношение к комическим произведениям. Проводя болезни", становится видно, что писатель по-новому использует традиции беллетризованной сатирико-юмористической новеллы.

Художественные приемы

Фельетон направлен против существующего "малосимпатичного стиля" (как деликатно выражается сам автор) работы учреждений, в соответствии с которым установлена внешне слабо различимая, но достаточно действенная система разделения населения на две категории, неравенство между которыми было выражено довольно явно: по одну сторону "мы", а по другую - "вы". В действительности же, как сам автор утверждает, "вы" - это и есть "мы", а "мы" - отчасти "вы". В финале звучит грустное предостережение о некоторой несообразности. Именно эта несообразность, достигшая определенной гротесковой степени, и изобличена в произведении М. М. Зощенко "История болезни". Что же собой представляет повествование? Об этом далее в статье.

"История болезни" Зощенко иллюстрирует нравы и быт некой особенной больницы, где посетителей встречает "жизнерадостный" плакат на стене о режиме выдачи трупов. При этом вновь поступивший больной выражает свое недовольство подобным объявлением. На что фельдшер отвечает, что критике данный плакат может быть подвергнут только выздоровевшими людьми, а выздоровление в больнице - явление маловероятное.

Далее по ходу повествования главному герою приходится пережить еще несколько потрясений. Сначала медсестра его приводит в ванную комнату, где стоит одна ванна, в которой уже сидит престарелая женщина. Герою предлагается залезть к старухе и вымыться. Понятное дело, при нормальных обстоятельствах медсестре следовало бы принести извинения и перенести процедуру купания на другое время. Но сотрудница больницы привыкла видеть перед собой пациентов, а не людей. А с больными церемониться она не считает нужным. И при виде замешательства вновь поступившего больного она просто говорит о том, что старухе, собственно, все равно, кто будет с ней в ванной, поскольку она не реагирует ни на что, ввиду повышенной температуры тела. На этом испытания героя не заканчиваются. Он получает халат не по размеру, потом, спустя несколько дней, приближаясь было к выздоровлению, заражается коклюшем. И все та же, что и в начале повествования, медсестра говорит ему о том, что, видимо, он подхватил болезнь из соседнего флигеля. По соседству располагалось детское отделение. Медсестра предположила, что герой имел неосторожность покушать из тарелки, которой перед этим пользовался кто-то с коклюшем. При этом Зощенко подчеркивает, что виновен не персонал больницы, отвечающий за стерильность, а сам пациент, который ведет себя столь неосмотрительно. Когда же главный герой поправляется, ему никак не удается выписаться. То о нем забывают, то кого-то нет на месте, то персонал учреждения занят. Мы привели далеко не все события, имевшие место быть в повествовании, а только их краткое содержание. "История болезни" Зощенко заканчивается для пациента уже дома.

"Последнее испытание" героя

Да, пациенту пришлось много пережить... Об этом можно догадаться, даже не утруждая себя прочтением полного рассказа, достаточно просмотреть приведенное выше краткое содержание. "История болезни" Зощенко, однако, на этом не заканчивается. Что же было дальше? После того как пациент покинул все-таки больницу и вернулся домой, его жена рассказывает, что за неделю до его возвращения пришло ей извещение о том, чтобы она забрала труп мужа своего. Как оказалось, послано оно было по ошибке. "Бывшему пациенту" стало так неприятно, что он хотел было идти разбираться в больницу. Но вспомнив, как там обстоят дела, передумал. И решил после этого "последнего испытания" лечиться дома, самостоятельно.

Образ центрального героя

Чтобы наиболее точно представить персонаж произведения Зощенко "История болезни", следует учитывать все те мелкие черточки, которые разбросаны по отдельным повествованиям. Большую тему раскрывает все творчество писателя в целом. Читая произведение Зощенко "История болезни", мы видим человека, который привык к ничтожному своему положению в обществе и к тому, что вся судьба его - ничто в сравнении с любой принятой инструкцией, параграфом или приказом. Автор пытается показать, что люди теряют самоуважение тогда, когда к ним перестают относиться как к мыслящим, оригинальным личностям. Именно отсюда начинается преклонение человека перед чиновниками, неверие в бескорыстие тех, кто близок, заискивание перед теми, от кого ему приходится зависеть.

Вечный вопрос человеческого счастья

Произведение Зощенко "История болезни" - это иллюстрация не только ничтожного положения гражданина, но и зависимость этого положения от общественного устоя, и нежелание человека что-либо менять. Многим современникам писателя сначала казалось, что с наследием прошлого удастся покончить достаточно быстро. Но сам автор ни тогда, ни позже не разделял подобных благодушных иллюзий. Рассказ Зощенко "История болезни" отражает, в первую очередь, реакцию писателя на замеченную им же так поражающую его жизненную цепкость разнообразных общественных сорняков, не преуменьшая при этом способностей обывателя и мещанина к приспособленчеству и мимикрии. Впоследствии для решения извечного вопроса о счастье человека возникают все новые и новые предпосылки, обусловленные мощными социалистическими реформами, культурной революцией. Все это оказывает значительное влияние на направленность и характер творчества Зощенко. В произведениях писателя появляются некоторые поучительные интонации. Их не было раньше в его повествованиях. Автор не только - и даже не столько - старается высмеять, сколько терпеливо растолковать, разъяснить, обратившись к

совести и уму читателей.

Заключение

Рассказ Зощенко "История болезни" - это, в первую очередь, изображение крайнего неуважения, грубости, душевной черствости, проявляющихся по отношению к человеку. Все это гнусное отношение доведено до предела. Выписываясь, например, из больницы, человек рад, что вышел оттуда хотя бы живым. И, вспоминая, в каких условиях он там находился, решает все-таки болеть дома. И так происходит повсеместно: где бы ни оказался "маленький" человек, везде он будет чувствовать себя каким-то униженным. А происходит это лишь потому, что в нем другие видят кого угодно - покупателя, больного, просто посетителя, но только не личность, не человека.

Рассказ начинается так: «В больницу меня привезли с брюшным тифом». Герою попалась «какая-то особенная больница», где ему понравилось далеко не все. Например, не понравилось, что больного «привезли, записывают его в книгу, и вдруг он читает на стене плакат: “Выдача трупов от 3-х до 4-х”». Рассказчик, увидев это, «закачался на ногах» и спросил у фельдшера, почему он вывешивает такие «пошлые надписи». Фельдшер на это ответил:

«- Глядите: больной, и еле он ходит, и чуть у него пар изо рту не идет от жара, а тоже, - говорит, - наводит на все самокритику». И добавил, что если рассказчик поправится, что маловероятно, тогда может критиковать, сколько хочется. А иначе «мы действительно от трех до четырех выдадим вас в виде того, что тут написано». Рассказчик хотел поспорить с «этим лекпомом», но температура у него была высокая, и спор пришлось оставить. Рассказчик только сказал: «Вот погоди, медицинская трубка, я поправлюсь, так ты мне ответишь за свое нахальство». Подошла медсестра и увела больного «на обмывочный, пункт».

Обмывочный пункт рассказчику тоже не понравился. Сестричка привела его в ванную, велела раздеться. Раздеваясь, герой увидел, «что в ванне над водой уже торчит какая-то голова», и разглядел, что это «как будто старуха в ванне сидит, наверно, из больных». Сестра сказала, что на эту больную старуху не стоит обращать внимания. Просто у нее высокая температура, она ни на что не реагирует. В общем, раздеваться можно совершенно спокойно.

Появился лекпом и заявил, что впервые видит «такого привередливого больного. И то ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо». Тут подала голос купающаяся старуха. Она потребовала вынуть ее из воды, или «я сама выйду и всех тут вас распатроню». Медперсонал занялся старухой, велев рассказчику раздеваться.

Он разделся, тем временем в ванну напустили горячей воды и заставили его туда сесть. «И, зная мой характер, они уже не стали спорить со мной и старались во всем поддакивать». После купанья рассказчику дали огромное белье. Он понял, что в больнице это совершенно нормально, и комплект у него оказался даже лучше, чем другие. «На моей рубахе больничное клеймо стояло на рукаве и не портило общего вида», а у некоторых клейма красовались на спине или груди, что «морально унижало человеческое достоинство».

Положили героя «в небольшую палату, где лежало около тридцати разного сорта больных», некоторые из которых были тяжелобольными, а другие поправлялись. «Некоторые свистели. Другие играли в пешки. Третьи шлялись по палатам...» Герой удивился и спросил у сестры, не попал ли он в больницу для душевнобольных. Та откликнулась: «Может быть, вас прикажете положить в отдельную палату и приставить к вам часового, чтобы он от вас мух и блох отгонял? »

Рассказчик «поднял крик, чтобы пришел главный врач», но вместо этого появился фельдшер, при виде которого герой потерял сознание.

Очнулся рассказчик, по его предположениям, дня через три. Сестричка порадовала его тем, что организм героя двужильный: «Вы, - говорит, - сквозь все испытания прошли. И даже мы вас случайно положили около открытого окна, и то вы неожиданно стали поправляться».

И если герою удастся не заразиться от остальных больных, соседей по палате, его можно будет поздравить с выздоровлением.

Организм рассказчика болезням больше не поддался, и только перед самым выходом он «захворал детским заболеванием - коклюшем».

Вскоре он вновь стал поправляться. Но едва дело дошло до выписки, герой «настрадался и снова захворал, на этот раз нервным заболеванием. Я нервничал потому, что они меня не выписывали». Фельдшер объяснял это тем, что больница переполнена и выписывать они не успевают.

Вскоре героя выписали.

Рассказ заканчивается встречей героя его супругой: «Знаешь, Петя, неделю назад мы думали, что ты отправился в загробный мир, поскольку из больницы пришло извещение, в котором говорится: “По получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа” ».

Теперь хвораю дома», - подвел итоги рассказчик.

Рассказ М. М. Зощенко «История болезни» как реальная картина жизни

Герой произведения рассуждает о том, что предпочитает хворать дома. Наверняка этого мнения придерживаются многие люди.

Как показывает этот жанр, сюжетное направление «человек в больнице», несмотря ни на что, является популярной темой для сатиры и юмора, впрочем, как и взаимоотношения между медицинским персоналом и пациентами.

Художественная ценность произведения заключена прежде всего в особом юмористическом стиле, применении ярких образных слов и простоте слога, за которым скрываются довольно значительные социальные шероховатости.

Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома.

Конечно, слов нет, в больнице, может быть, светлей и культурней. И калорийность пищи, может быть, у них более предусмотрена. Но, как говорится, дома и солома едома.

А в больницу меня привезли с брюшным тифом. Домашние думали этим облегчить мои неимоверные страдания.

Но только этим они не достигли цели, поскольку мне попалась какая-то особенная больница, где мне не все понравилось.

Все-таки только больного привезли, записывают его в книгу, и вдруг он читает на стене плакат:

Выдача трупов от 3-х до 4-х.

He знаю, как другие больные, но я прямо закачался на ногах, когда прочел это воззвание. Главное, у меня высокая температура, и вообще жизнь, может быть, еле теплится в моем организме, может быть, она на волоске висит, — и вдруг приходится читать такие слова.

Я сказал мужчине, который меня записывал:

— Что вы, говорю, товарищ фельдшер, такие пошлые надписи вывешиваете? Все-таки, говорю, больным не доставляет интереса это читать.

Фельдшер, или как там его — лекпом, — удивился, что я ему так сказал, и говорит:

— Глядите: больной, и еле он ходит, и чуть у него пар изо рту не идет от жара, а тоже, говорит, наводит на все самокритику. Если, говорит, вы поправитесь, что вряд ли, тогда и критикуйте, а не то мы действительно от трех до четырех выдадим вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать.

Хотел я с этим лекпомом схлестнуться, но поскольку у меня была высокая температура, тридцать девять и восемь, то я с ним спорить не стал. Я только ему сказал:

— Вот погоди, медицинская трубка, я поправлюсь, так ты мне ответишь за свое нахальство. Разве, говорю, можно больным такие речи слушать? Это, говорю, морально подкашивает их силы.

Фельдшер удивился, что тяжело больной так свободно с ним объясняется, и сразу замял разговор. И тут сестричка подскочила.

— Пойдемте, — говорит, — больной, на обмывочный пункт.

Но от этих слов меня тоже передернуло.

— Лучше бы, — говорю, — называли не обмывочный пункт, а ванна. Это, говорю, красивей и возвышает больного. И я, говорю, не лошадь, чтоб меня обмывать.

Медсестра говорит:

— Даром что больной, а тоже, говорит, замечает всякие тонкости. Наверно, говорит, вы не выздоровеете, что во все нос суете.

Тут она привела меня в ванну и велела раздеваться.

И вот я стал раздеваться и вдруг вижу, что в ванне над водой уже торчит какая-то голова. И вдруг вижу, что это как будто старуха в ванне сидит, наверно из больных.

Я говорю сестре:

— Куда же вы меня, собаки, привели — в дамскую ванну? Тут, говорю, уже кто-то купается.

Сестра говорит:

— Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на нее не обращайте внимания. У нее высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь без смущения. А тем временем мы старуху из ванны вынем и набуровим вам свежей воды.

Я говорю:

— Старуха не реагирует, но я, может быть, еще реагирую. И мне определенно неприятно видеть то, что там у вас плавает в ванне.

Вдруг снова приходит лекпом.

— Я, — говорит, — первый раз вижу такого привередливого больного. И то ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо. Умирающая старуха купается, и то он претензию выражает. А у нее, может быть, около сорока температуры, и она ничего в расчет не принимает, и все видит, как сквозь сито. И уж во всяком случае ваш вид не задержит ее в этом мире лишних пяти минут. Нет, говорит, я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере тогда им все по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания.

— Вынимайте, говорит, меня из воды, или, говорит, я сама сейчас выйду и всех тут вас распатроню.

Тут они занялись старухой и мне велели раздеваться.

И пока я раздевался, они моментально напустили горячей воды и велели мне туда сесть.

И, зная мой характер, они уже не стали спорить со мной и старались во всем поддакивать. Только после купанья они дали мне огромное, не по моему росту, белье.

Я думал, что они нарочно от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке, но потом я увидел, что у них это нормальное явление. У них маленькие больные, как правило, были в больших рубахах, а большие — в маленьких. И даже мой комплект оказался лучше, чем другие. На моей рубахе больничное клеймо стояло на рукаве и не портило общего вида, а на других больных клейма стояли у кого на спине, а у кого на груди, и это морально унижало человеческое достоинство.

Но поскольку у меня температура все больше повышалась, то я и не стал об этих предметах спорить.

А положили меня в небольшую палату, где лежало около тридцати разного сорта больных. И некоторые, видать, были тяжело больные. А некоторые, наоборот, поправлялись. Некоторые свистели. Другие играли в пешки. Третьи шлялись по палатам и по складам читали, чего написано над изголовьем. Я говорю сестрице:

— Может быть, я попал в больницу для душевнобольных, так вы так и скажите. Я, говорю, каждый год в больницах лежу и никогда ничего подобного не видел. Всюду тишина, порядок, а у вас что базар.

Та говорит:

— Может быть, вас прикажете положить в отдельную палату и приставить к вам часового, чтоб он от вас мух и блох отгонял?

Я поднял крик, чтоб пришел главный врач, но вместо него пришел этот самый фельдшер. А я был в ослабленном состоянии. И при виде его я окончательно потерял свое сознание.

Только очнулся я, наверно, так думаю, дня через три.

Сестричка говорит мне:

— Ну, говорит, у вас прямо двужильный организм. Вы, говорит, скрозь все испытания прошли. И даже мы вас случайно положили около открытого окна, и то вы неожиданно стали поправляться. И теперь, говорит, если вы не заразитесь от своих соседних больных, то, говорит, вас можно будет чистосердечно поздравить с выздоровлением.

Однако организм мой не поддался больше болезням, и только я единственно перед самым выходом захворал детским заболеванием — коклюшем.

Сестричка говорит:

— Наверно, вы подхватили заразу из соседнего флигеля. Там у нас детское отделение. И вы, наверно, неосторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребенок. Вот через это вы и прихворнули.

В общем, вскоре организм взял свое, и я снова стал поправляться. Но когда дело дошло до выписки, то я и тут, как говорится, настрадался и снова захворал, на этот раз нервным заболеванием. У меня на нервной почве на коже пошли мелкие прыщики вроде сыпи. И врач сказал:

— Перестаньте нервничать, и это у вас со временем пройдет.

А я нервничал просто потому, что они меня не выписывали. То они забывали, то у них чего-то не было, то кто-то не пришел, и нельзя было отметить. То, наконец, у них началось движение жен больных, и весь персонал с ног сбился. Фельдшер говорит:

— У нас такое переполнение, что мы прямо не поспеваем больных выписывать. Вдобавок у вас только восемь дней перебор, и то вы поднимаете тарарам. А у нас тут некоторые выздоровевшие по три недели не выписываются, и то они терпят.

Но вскоре они меня выписали, и я вернулся домой. Супруга говорит:

— Знаешь, Петя, неделю назад мы думали, что ты отправился в загробный мир, поскольку из больницы пришло из вещение, в котором говорится: «По получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа».

Оказывается, моя супруга побежала в больницу, но там извинились за ошибку, которая у них произошла в бухгалтерии. Это у них скончался кто-то другой, а они почему-то подумали на меня. Хотя я к тому времени был здоров, и только меня на нервной почве закидало прыщами. В общем, мне почему-то стало неприятно от этого происшествия, и я хотел побежать в больницу, чтоб с кем-нибудь там побраниться, но как вспомнил, что у них там бывает, так, знаете, и не пошел.

И теперь хвораю дома.